«А книга лучше!» — любимый девиз всех зануд и буквоедов. К каждой экранизации и инсценировке у них найдётся в кармашке эта калёная печать. Неудивительно, что многие продюсеры за сюжеты с книжной первоосновой вообще браться не хотят. Новосибирский областной театр кукол взялся. И знаете, очень даже получилось!

Для начала нужно сказать пару слов о сюжетной базе. Книга Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький Принц»  — самый тиражный* детский текст человечества (*если не брать в сие состязание детские версии Евангелия — речь именно о светских книгах). На втором месте — «Приключения Пиноккио». Деревянный ребёнок и на первом месте царил почти век. Но его оттуда скинул именно странный мальчик, явившийся в пустыне упавшему лётчику.

Оба этих ребёнка находятся в довольно странных отношениях с российскими детьми-читателями. Советская полиграфическая индустрия с начала 1960-х настойчиво пыталась познакомить с ними обоими дошкольников, октябрят и пионеров. Обе книги были престижным дефицитом и роскошным, по мнению взрослых, подарком (а софийское издание «Пиноккио» — и вовсе шедевром). В разогрев даже сняли игровой фильм, где Маленьким принцем был очаровательный литовский малыш, будущий Толик из «Тайны железной двери» (ну, про спички счастья, помните?).

Но обе истории отечественным детям, как говорится, не зашли. Пиноккио напугал мрачной католической моралью, а в маленькой книжице летучего литератора дети заплутали в роще символизма и условностей. Смущало полное отсутствие у принца мамы и папы (к принцам же прилагаются короли и королевы — хотя бы кто-то из родительской пары). Имени нет — тоже весьма странно. Как его мама домой-то звала? Ах, да, с мамой там непонятки…

Во-вторых, вдумчивых детей космической эры очень смущало что шестилетний малыш странствует по планетам без скафандра. Ну да ладно, в ту же эпоху мальчик Новогодик, открыточный маскот вообще летал верхом на алой ракете в лыжной шапочке и в свитере с цифрами года — это же как-то принимаем.

Но вот та мутная история со змеёй…

Словом, книжка оставляла маленькому читателю множество зудящих вопросов. К тому же, дети ненавидят открытые финалы. Когда не «жили они долго и счастливо», а многоточие.

Новосибирский областной театр кукол эту боль многоточия не то чтобы исцелил совсем, но провёл эффективную читательскую терапию — придал путанному символизму де Сент-Экзюпери естественность и эмпатичность. Петербургский режиссёр Денис Казачук — он в паре с де Сент-Экзюпери и деликатный интерпретатор, и полемист. Да, так бывает одновременно.

Для начала театр признался – и себе, и зрителям – всем сразу: «Маленький Принц» — книжка не совсем детская. Крохотный размер, наивный слог и ребячливый дизайн — жанровая ловушка. Экзюпери писал эту книжку для одного единственного ребёнка — своего внутреннего ребёнка.

Такой, к слову, водится внутри каждого взрослого, просто в разном тонусе. У одних — зашуганный и затюканный, у других — полноценный соратник и соавтор в творчестве.

У де Сент-Экзюпери, как ни странно, промежуточный вариант — с функциональной эволюцией от первого до второго.

Развивая эту метафору и не отступая при этом от сюжета книги, команда НОТЕКа создала очень человечную и чарующую историю.

Для начала о человечности. В большинстве изданий внешность МП обусловлена авторскими рисунками де Сент-Экзюпери: рыжие патлы, шарфик, свитерок, носик единичкой, глазки-точки, шильцем ткнутые. Такой мальчик-графема, мальчик-абстракция.

В спектакле НОТЕКа (6+) тот книжный, авторский образ Принца появляется порционно — в виде золоченой силуэтной фигурки, пролетающей по тёмной синеве сахарского неба. Основная же миссия — у полноростовой куклы, мастерски сделанной главным художником спектакля Александрой Павловой и одуховоренной актерским трудом Ольги Елисеевой и Вероники Долгодушевой.

Вообще-то, натуралистичные и полноразмерные куклы детей — тот ещё тонкий лёд. Эффект «зловещей долины» они дают в каждом втором случае.

Примеры? Да в любом ТРЦ! Манекены детей часто выглядят гораздо инфернальнее, чем их взрослые «коллеги».

Но у Александры Павловой получилось безупречно: из Зловещей долины — ни единого сквозняка!

Её МП смотрится из зала как абсолютно живой шестилетний мальчик. Выглядит, движется и действует как нормальные дети.

И Александра Павлова не побоялась его другим, не повторяя абстрактный типаж из книги. Вместо рыжих лохм а ля Боря Джонсон у него теперь русый ёжик стриженных волос, вместо «точки-точки-запятой» — живое и осмысленное детское лицо. Точно такого же мальчика можно увидеть в нештучном количестве на любой детсадовской площадке, на любой первосентябрьской линейке. Иноземность в нём сочетается с восхитительной обычностью. Ах, да, вот ещё что — вместо водолазки с шарфиком у нотековского МП — копия пилотской униформы, как у лётчика-рассказчика (Андрей Русс). Того же цвета и фасона, только в малышовом размере, на шестилетку.

Этот нюанс не сразу бросается в глаза, подан ненавязчиво. Но уж когда замечен — многое объясняет.

Грань «взрослое/детское» — вообще базовый инженерный принцип здешней вселенной.

Пустыня, где всё происходит, то пугающе огромна и разрастается до космоса, где странствовал Маленький Принц, то становится песочницей, куда падает игрушечный деревянно-жестяной самолёт (он, к слову, красный — почти как ракета новогоднего карапуза с советских открыток). МП — реалистичен до неотличимости от реального ребенка. Остальные куклы (одинокий король, фонарщик, лис) — вполне условны, с привычным кукольным вайбом. Но тоже с шармом и куражом сделанные Александрой Павловой.

Например, Лис, исполненный точно по книжному рисунку Экзюпери, неумелому и причудливо дурацкому, получился дивно милым — в том числе и за счёт абсурдного телосложения. Не буду удивлён, если этот образ появится на мерче театра и получит свою фан-базу. Заслужил! Феи пустыни (Алиса Карандейкина и Елена Дубровская) — статные живые девушки в бедуинских костюмах — образы, которых в книге-базе, вообще-то, не было. Но зато они были в её реальной предыстории — бедуинские женщины выходили и вывели к фактории де Сент-Экзюпери — реального пилота, потерпевшего реальное крушение в песках Сахары.

Эти, казалось бы, сугубо символические персонажи (почти как музы в искусстве классицизма и ампира) обладают парадоксальным магическим эффектом — они дают символическому сюжету де Сент-Экзюпери связку с реальной жизнью, автобиографичность. Да, биографичность. Но не занудную, в духе «родился-учился-женился» (за этим — к серии «ЖЗЛ»!), а тонкую, мерцающую, акварельную. Как рисунки, которые, наверное, создал бы де Сент-Экзюпери, стань он художником, а не пилотом. Если бы не получил от взрослых отповедь за рисунок «Слон в удаве» (с которого, собственно, вся книжка и начинается). Автор сих строк в аналогичном возрасте получил педагогическую обструкцию за изображение зелёного ежа с колёсами. Зелёный — чтобы было заметнее, что колючий (как ёлка!), колёса — чтоб проворнее от хищников убегал. Чего непонятного-то, блин?! Детская художественная логика — продукт сложный. Не всем везёт с её подачей, да. Маленькому Антоше де Сент-Экзюпери не повезло настолько, что из его иронично осмысленной детской травмы по этому поводу получилась целая книжка. Да не просто книжка, а самая тиражная на планете. Ну да, она не очень-то детская. Так сказано же: для внутреннего ребёнка написано.

И в финале этот самый ребёнок в виде золотой фигурки ныряет во внутренний карман пилотской куртки. В книжке написано «Маленький Принц вернулся на свою планету». Но там это сказано в сослагательно-предположительном тоне и и довольно неуверенно. А у Дениса Казачука — уютная конкретика хэппи-энда. Тоже символичность, но предметная. И понятно-счастливая. Сказки должны иметь счастливые финалы, даже если написаны для внутренних детей. В наши бурные времена мы имеем на это право.